Шахтеры Североуральска оказались для олигарха непрофильным активом
«Делиться надо», — сказал, как известно, Лившиц. Но своего нынешнего начальника Дерипаску он в этом не убедил


Забастовка шахтеров на Северном Урале, о которой много и с испугом писали в апреле, сошла на нет, вроде бы не принеся, с одной стороны, никаких дивидендов бастующим, а с другой — и не вылившись в более широкое движение за пределами шахты «Красная шапочка». Пронесло? Кто помог? Когда и где повторится? Каким будет следующее извержение этого вулкана, в кого полетят камни?

Экономическая география

Поезда до Североуральска теперь не ходят, а только до станции Бокситы, откуда до города двадцать минут автобусом. Боксит — это то, из чего делают глинозем, а глинозем — из чего делают алюминий, которым на Лондонской бирже металлов торгует Дерипаска. Боксит здесь стали добывать во время войны, когда алюминий был нужен стране как воздух: он и в буквальном смысле обеспечивает господство в воздухе, без него нельзя построить самолет или ракету. Но шахтным способом добывать боксит дорого, из Гвинеи возить дешевле даже с учетом фрахта (знает каждый школьник в Североуральске).

В автобусе все наперебой рассказывают, что при Вексельберге поезд ходил до вокзала, но Дерипаска эту пассажирскую ветку как ненужную для себя «сбросил». Сам город тоже все время грозятся «сбросить» вместе с населением. Весь 30-тысячный город завязан на СУБР. Эта аббревиатура появилась тут вместе с ним и означает «Североуральск — боксит — руда». Чуть больше года назад СУБР у СУАЛа (Вексельберг) купил РУСАЛ (Дерипаска), и с тех пор все пошло вкривь и вкось. Здесь это все повторяют с таким единодушием, что сразу хочется разобраться, как оно по правде.

Но правда у каждого своя. У Дерипаски — своя, у директора СУБРа Радько — своя, у каждого из четырех действующих на руднике профсоюзов — тоже своя. Свести все это вместе очень сложно, мы на это и не претендуем, мы можем только утверждать, что никто, кому это полагается сделать, этим тоже не занимается.

Внешне город, который все время грозятся «сбросить» из-за нерентабельности, производит между тем пока довольно благополучное впечатление. В магазинах, как говорится, все есть, возле шахт на автомобильных стоянках, напоминающих размерами футбольные поля, не хватает парковочных мест. Манагеры, которые все состоят в «государственном профсоюзе» (а «топ», само собой, в «Единой России»), повторяют заклинания о стабильности. Шахтеры как авангард пролетариата уже начали сознавать этой стабильности цену: 70 процентов состава рабочих увязли в кредитах, на некоторых записано по два и по три, так что стоянки у шахт могут и опустеть в течение каких-нибудь месяцев. Сам Дерипаска занял почетное место в списке «Форбс», но он же не сборная России по футболу, радоваться тут нечему.

На этом общем фоне действуют десятки факторов, системных и случайных, которые аккумулируются или погашают друг друга. Пролетарской ненавистью можно манипулировать, на ее огне можно готовить разные блюда. Хлебать их нам всем вместе.

История одного профсоюза

Независимый профсоюз горнорабочих (НПГ) возник на гребне шахтерских забастовок 1989 года, главными центрами которых были Кемерово, Междуреченск и Донецк. Шахтеры поддержали Ельцина в 1991 году, в 1993-м они в массе не пришли на помощь Съезду народных депутатов, а в 1996-м уже первый раз стучали касками на Горбатом мосту у Белого дома: начался кризис неплатежей и задержки заработной платы. Где-то рядом шли денежные дожди: взаимозачеты, «угольные транши» МВФ. В 1992—1994 годах прошла приватизация шахт, а перераспределение акций со скупкой их у рабочих и с продажей госпакетов пришлось на 1996—1999 годы.

Элита первой волны горняцких профсоюзов научилась что-то понимать в этих больших денежных делах. Хотя от дележки имущества ВЦСПС их сразу отстранил «государственный профсоюз» Шмакова, «независимые» тоже пользовались налоговыми и таможенными льготами, имели касательство к фондам социального страхования. То есть политика, с одной стороны, и криминал, с другой — сопровождали новые профсоюзы с самого их рождения (как, впрочем, и обновленные старые).

Мы вовсе не хотим сказать, что шахтеры по сравнению с другими категориями населения России как-то особенно криминальны. Но на фоне криминализации всей страны их лидеры получали определенные «преимущества», вытекающие из ряда понятных факторов. Не говоря уж о том, что шахтеры — здоровые, часто драчливые мужики, они по самой специфике своего труда очень сплоченны и организованны. Политические и финансовые авантюристы не могли пренебречь этим ресурсом, они вступали в переговоры с лидерами шахтеров, которые даже при изначальной честности своих намерений часто поддавались соблазнам добиться чего-то «для своих», а там и для себя. Это не публицистика, это просто криминология.

Фактор абсолютного и относительного обнищания постоянно держит высокую температуру в этом котле. В политическом смысле выборное представительство интересов работяг во власти и в органах, принимающих не местного уровня решения, отсутствует. Даже клапан для выпуска пара из-за отсутствия СМИ не предусмотрен. В этих условиях особенно важно, кто выбивается в лидеры шахтерской среды, каковы интересы и мотивация этих людей.

На фоне громких выступлений угольщиков горняки из Североуральска не были особенно заметны до 2003 года, когда они заставили говорить о себе забастовкой, приведшей к заметному увеличению заработной платы. Успех этой забастовки, а она была удачно проведена накануне встречи в Екатеринбурге Путина и Шредера, приписывают тогдашнему лидеру НПГ на СУБРе Марине Брыкушиной. До 2002 года она лечила зубы в медпункте на одной из шахт. Поскольку Североуральск невелик, тут все знают, что Брыкушина выросла в одном дворе с неким «авторитетом», который до закрытия соседних Ивдельских зон был «смотрящим» за городом и контролировал «грев». Именно он, по рассказам шахтеров, двинул Брыкушину заместителем председателя профкома на выборах 2001 года, когда служба безопасности Вексельберга, установившего контроль за СУБРом в 1999 году, отодвинула «общак» от участия в его финансовых потоках. Но вес ее до забастовки в октябре 2003 года был невелик. Как раз к приезду Путина и Шредера в Екатеринбург Брыкушина и вывела бастующих шахтеров на-гора. В то время ее поддерживала крупная межрегиональная профсоюзная организация на Урале и председатель Независимого профсоюза горняков Александр Сергеев в Москве.

После успешной забастовки в НПГ Североуральска пошел поток заявлений, а это означает в том числе, что этот профсоюз стал богатым (профсоюзные взносы составляют один процент от заработной платы, которая также выросла). В апреле 2004 года Бры¬кушина была избрана освобожденным председателем профкома и успела добиться выдачи шахтерам бесплатных «термосков» (обедов в термосах) — вопрос, традиционно вызывающий бурные дебаты, но, в сущности, копеечный. В результате каких-то разногласий при Брыкушиной профком НПГ в Североуральске фактически перестал перечислять часть взносов объединенному профкому НПГ в Москве, а на конференции в апреле 2006 года Брыкушина не смогла полностью отчитаться перед народом за без малого 9 млн рублей, которые за два года были перечислены от шахтеров в виде взносов. В результате в июне центральный орган НПГ России исключил бывшего зубного врача из своих рядов и обратился в суд за лишением полномочий этого профкома на СУБРе. Но судебное решение об этом было вынесено только летом 2007 года, и за это время Брыкушина успела там же зарегистрировать новый профсоюз.

Стороны конфликта по-разному говорят о его причинах: Брыкушина объясняет отказ платить взносы бесполезностью московской верхушки, НПГ, по сути, обвиняет Брыкушину в изначальных связях с криминалом и в попытках продать «забастовочный ресурс» политикам. Что касается растраты профсоюзных взносов, то полный отчет действительно так и не был представлен. В 2006 году Брыкушины купили в Екатеринбурге четырехкомнатную квартиру за два с половиной миллиона рублей, утверждая, что это удалось им с помощью кредита.

Рынок профсоюзов

Тут параллельно идет все время несколько рядов событий. Общее давление в котле — самое понятное и в то же время самое непредсказуемое в этом уравнении со многими неизвестными. Тем временем Вексельберг продал акции Дерипаске, СУАЛ поглощен РУСАЛом, при этом директором СУБРа остался Виктор Радько — он родом из Казахстана, хорошо знает дело, но вряд ли патриот Североуральска: для него требования РУСАЛа важнее, чем недовольство работяг. Профсоюзов на СУБРе стало аж четыре, их аббревиатуры трудно запомнить, поэтому обозначим их по именам лидеров. «Государственный», то есть происходящий от бывшего ВЦСПС, профсоюз Зайцева объединяет ИТР и тех, кто хочет воспользоваться льготной путевкой в профилакторий. В 2006 году от НПГ наряду с Брыкушиной откололся еще один профсоюз (во главе с Талгатом Саттаровым). Наконец профком НПГ на СУБРе с благословения Сергеева возглавил шахтер с «Красной шапочки» Валерий Золотарев. Это новая генерация, заинтересованная в резком росте заработков, три более «пожилых» профсоюза предпочитают оппортунистическое «искусство возможного» через практику «коллективных договоров».

В действительности механизм коллективного договора малопригоден для решения противоречий в Североуральске, обе его стороны представлены тут как-то фиктивно. Администрация связана решениями РУСАЛа и утверждает, что еле сводит концы с концами по рентабельности. Дерипаска получает сверхприбыль вовсе не здесь.Профсоюзы заняты не столько противостоянием администрации, что было бы нормально, сколько конкуренцией между собой, не всегда здоровой. Заключается она в том, что шахтеры время от времени, чаще всплесками, «переписывают заявления» (а тем самым и перенаправляют взносы) из одного профсоюза в другой. Для лидеров важны не так сами взносы, как ресурс поддержки, позволяющий торговаться с дирекцией и между собой. Насколько какой из профсоюзов влиятелен — можно сказать только в каждый конкретный момент, сегодня так, а завтра по-другому.

«Государственный профсоюз» традиционно никакой классовой борьбой не занимается. При приеме на работу, переводах или других просьбах работника ему могут намекнуть, чтобы он «переписался» в этот профсоюз. После забастовки 2003 года брыкушинский НПГ сравнялся по влиянию с «государственным», но потом в результате раскола скукожился. С ним, как и с четвертым профсоюзом, дирекция в общем мирится и ведет вялые «коллективные переговоры».

Золотарев, прошедший специальную науку классовой борьбы у Сергеева в НПГ, грамотно выдвигает вроде бы понятные и в то же время заведомо неприемлемые требования: например, объяснить, как образуется прибыль, на которой жирует Дерипаска. В Североуральске Дерипаску никогда не видели, а про прибыль директор и сам, наверное, знает лишь в общих чертах. Он мог бы что-то объяснить про нормы выработки, но раскрытие этих секретов чревато сокращением той самой прибыли, а за это его в Москве, конечно, не похвалят. Чтобы лишить Золотарева ресурса, администрация на всех уровнях прессует членов его профсоюза, заставляя их «переписывать заявления» в другие профсоюзы, а те, в свою очередь, интригуют. Чтобы заявить общие требования, Золотареву надо провести собрания на шахтах, но если администрация чинит им препятствия, то это просто невозможно сделать.

Стоит отметить, что если смотреть на ситуацию шире, не через призму только СУБРа, а в контексте города и Свердловской области, то Золотарев противостоит в Североуральске всей местной «политической» (и криминальной) элите, но, может быть, имеет тайного союзника в лице Эдуарда Росселя, которому, говорят, старый привычный Вексельберг был милее совсем уж чуждого Дерипаски. Гарантий того, что Золотарев, поднявшись на шахтерских дрожжах, не займется, как водится, политикой или бизнесом, разумеется, нет.

«Забастовка, которой не было»

Дискриминация членов НПГ привела к оттоку из золотаревского профсоюза, а в марте бухгалтерия СУБРа вообще «забыла» перечислить взносы оставшихся в нем горняков. Так что голодовку 25 марта Золотарев объявил в какой-то мере поневоле: жрать ему все равно было уже нечего. Голодать он сел на той из шахт, где у него оставалась поддержка. 26 марта около 120 шахтеров спустились в шахту, договорившись после смены провести собрание внизу, где бы никто не мешал. В конце смены туда спустился начальник шахты, который их обматерил. Шахтеры отказались выходить на поверхность. Начинать забастовку за два дня до закрытия месячных нарядов (28-го) и тем лишать себя премии за март было чистым безумием — это указывает, что, хотя планы забастовки на шахте обсуждались (они тут каждый день обсуждаются), начало ее по крайней мере было стихийным.

Теперь все заученно говорят, что никакой забастовки и не было. Дескать, они же не отказывались работать, просто не выехали после смены, а другим не мешали: слазьте и работайте, места много. Разумеется, это лукавство, смысл в том, что, если назвать забастовку забастовкой, она будет незаконна, а так, как нарисовано в законе, провести ее в любом случае нельзя. А раз забастовка незаконна, суд может возложить на профсоюз ответственность за убытки. Все, кто сидел тогда в шахте, считали себя приверженцами золотаревской линии, хотя, выйдя через десять дней на-гора, они опять разбегутся по разным профсоюзам.

Рассказывая, как они десять дней сидели под землей, шахтеры (все разного возраста — от очень молодых до довольно пожилых) все время подначивают друг друга и ржут. «А как тебе жена спустила девять кило сала — помнишь? — А ты же сам половину съел! — Да я бы не съел столько сала без водки! — Да водку нам тоже спускали в бутылках из-под минералки, это не твоя теща провокациями-то занималась?»… И так далее. В этом есть бравада. Я хотел спуститься в шахту и представить, как это все было на натуре, но меня туда не пустил лично начальник службы безопасности СУБРа, бывший, очевидно, в курсе наших передвижений. Шахтеры говорят, смеясь и чуть бахвалясь, что сидеть в шахте — дело привычки, не страшно, если не думать все время о том, что если как-нибудь случайно вырубится электричество, то еще раньше, чем не хватит воздуха, захлебнешься водой.

Итак, Золотарев сидел наверху в шахткоме и ничего не ел, только пил воду, а шахтеры внизу, и связи между ними не было, не давали. На других шахтах, всего их тут четыре, «Красную шапочку» не поддержали, хотя все это, конечно, активно обсуждалось. Директор Радько подписал приказ со следующего дня остановить все шахты. Он утверждает, что опасался за безопасность. Но в результате остановки шахт в заработке потеряло все население Североуральска, так что это решение можно расценить и как провокацию. Наверху начались митинги, есть сведения, что в профилакториях вокруг города появились какие-то «ОМОНы», но до драки не дошло. А что бы сделали ОМОНы тем ста, которые внизу? Внизу они другие, типа непобедимые, покуда есть электричество.

Тут опять много слоев событий. 100 шахтеров внизу, Золотарев наверху, там же Радько и три остальных профсоюза, где-то неподалеку «ОМОНы»Дерипаски (если они были), а Россель в Екатеринбурге для каких-то нужд должен был встречаться с Патрушевым. Вниз для переговоров спускались разные люди, в том числе некий алюминиевый директор из Братска, на шахтеров он произвел впечатление вора в законе, пообещал, что они «ни копейки не получат», и они рассвирепели еще больше. Тут Сергееву в НПГ по старой дружбе позвонил бывший министр финансов Лившиц, занимающий ныне должность вице-президента у Дерипаски.

Сергеев приехал к Лившицу в Москве, и 28 марта они подписали соглашение о том, что СУБР не будет дискриминировать членов НПГ, а их требования будут обсуждаться со всем коллективом. 30 марта Сергеев примчался в Североуральск и сказал Золотареву, что надо выводить людей. По его сведениям, Россель должен был встречаться с Патрушевым, и момент, чтобы сделать его союзником, был самый подходящий: «Россель скажет Патрушеву, Патрушев достанет какой-нибудь скелет из шкафа и потрясет им перед Дерипаской, и тому придется увеличить зарплату». Но эта комбинация со скелетом не удалась, потому что Золотарев, спущенный в шахту 31 марта, никого ни в чем не убедил, наоборот, сам остался там голодовать дальше, и Сергеев временно предал его анафеме.

3 апреля в Североуральск прилетел Лившиц, 4-го он встретился с Золотаревым, выехавшим для этого на-гора, и заверил через него бастующих, что соглашение от 28 марта с Сергеевым будет выполняться. Сто шахтеров вышли, Лившиц уехал, и НПГ с Золотаревым снова начали прессовать. Была еще одна голодовка, которую поддержали 75 человек, наконец удалось провести собрание коллектива СУБРа, чтобы сформулировать требования к РУСАЛу. РУСАЛ их до сих пор формально не принял. Не скрывая торжества, Брыкушина говорит, что Золотарев со своим экстремизмом только выбил почву из-под «коллективного договора». Инспекция по охране труда в очередной раз запретила рабочие субботы, за которые работяги получают по две ставки, и предписала вывести из-под земли женщин — до полутора сот человек персонала. Конкурирующие профсоюзы говорят: это асимметричный ответ РУСАЛа на забастовку. А на самом деле, по этой версии, она нужна была Потанину, чтобы ослабить Дерипаску в сделке по «Норильскому никелю»… Но это уже, наверное, не окончание этой серии, а начало следующей. Она не за горами.

Продолжение следует…

В Москве я позвонил Александру Лившицу с просьбой поделиться мыслями о событиях в Североуральске. Лившиц извинился и сказал, что врать он не любит, поэтому готов говорить с «Новой» на любую тему, кроме этой. Ответ по крайней мере честный, из него легко сделать вывод, что глава компании выбросил соглашение своего вице-президента в корзину. По словам старого профсоюзного волка Сергеева, позиция РУСАЛа заключается в том, чтобы вообще не разговаривать с людьми, и кроме Лившица, там этого никто делать и не умеет. Манагеры, блин, да и к чему эти разговоры?

С точки зрения бизнеса СУБР был нужен Дерипаске в каком-то более широком пакете, сам по себе Североуральск при таком способе добычи руды ему вроде не по карману. Вот если «Единая Россия», вдохновившись победами на футбольных полях, объявит войну Гвинее, откуда сейчас плывут бокситы, тогда страна может остаться без самолетов. А сейчас, можно подумать, мы их много делаем — почти весь алюминий идет на экспорт. В наборе заклинаний правительства есть и что-то про социальную ответственность бизнеса, но нет механизмов принуждения к этой ответственности. Есть ОМОНы, но парламента для переговоров между разными группами населения просто не существует. Государство, подавившее гражданское общество, это и есть Дерипаска на сегодняшний день. Оно нас «сбросило».

Страна победивших большевиков не хочет усваивать уроки своего страшного поражения. Только про социализм у Ленина оказалось бред и море крови, а про капитализм-то, похоже, все правильно. И он опять выигрывает свой давний спор у Плеханова, призывавшего к мирной социал-демократии, победившей, как теперь понятно, не в СССР, а во всем остальном развитом мире. Кто будут вожди нового пролетариата в России? Вряд ли мы сегодня их знаем и знаем, что от них ждать.

Леонид Никитинский